Три характеристики

В традиции Аджана Мана [1] используется термин «пу ру» - «тот, кто знает». Наша практика заключается в том, чтобы поместить себя в положение того, кто знает. Знающий всегда находится в настоящем моменте: знания о прошлом или будущем не существует, а вот знание о настоящем — это знание Будды. В настоящем моменте мы получаем прямое знание о том, что всё, что имеет начало, должно иметь и конец, что для чувственного восприятия глаза, уха, носа, языка, тела и ума характерно непостоянство (anicca). Эта характеристика проявляется как интуитивное знание о том, что любая форма: и пустяковая, и важная, и разумная, и сумбурная — все они отмечены непостоянством. Такого знания достаточно, чтобы «быть знающим» — не верить в теорию о непостоянстве, а непрерывно его постигать.

В изменении нет ничего определенного, кроме возможности знать о самом изменении. Именно этим мы и пользуемся во время медитации — помещаем себя в «пу ру», в «того, кто знает». Слово «Будда» означает «тот, кто знает». Такой подход всегда дает нам прямой опыт здесь и сейчас, в отличие от нашей привычки делать что-то сейчас, чтобы получить что-то в будущем.

Инсайт основан на умении видеть три фундаментальные характеристики существования. Второй характеристикой является неудовлетворительность (dukkha). Невозможно найти какое-либо условие существования, которые бы нас удовлетворило. Можно получить удовлетворение лишь на время, а затем мы опять начнем искать что-то еще, что-нибудь другое. Любое условие подвержено изменению: если оно нам нравится, то мы при его уходе чувствуем печаль, отчаяние, переживаем потерю; если проходит неприятное условие жизни, то мы ощущаем радость. Следовательно, приятное, неприятное или нейтральное условие всегда неудовлетворительно. Практика в том и заключается, чтобы понять, что мысль о возможности найти вечное счастье и безопасность в чем-то нестабильном — это всего лишь привязанность.

Третья характеристика — отсутствие самости (anattā). Она говорит о том, что не существует ничего, что бы мы могли назвать душой или истинным я, или действительно моим. Например, любовь, хотя и кажется личным переживанием, не является индивидуальным чувством. Она — условие существования. Любовь в одном уме — чувство того же рода, что и в других умах. В уме может быть любовь или ненависть. Когда мы чувствуем боль, у нас возникает одинаковое отвращение. Никто из нас не хочет боли, и мы все разделяем общее чувство отвращения к ней.

У нас есть тенденция привязываться к вещам тогда, когда они достигают пика в своем развитии. Например, думая о прекрасной розе, мы имеем в виду цветок, достигшей полной зрелости. Тогда мы говорим: «Эта роза — само совершенство». Но так продолжаться не может. Роза распускается, затем увядает, начинает сохнуть, терять лепестки, и мы ее выбрасываем. Мы не хотим больше на нее смотреть. Так нетренированный ум ищет совершенство в том, что несовершенно. Когда мы привязываемся к розе, достигшей совершенства в одной из точек своего циклического развития, то встаем на путь, ведущий к отчаянию. Когда мы привязываемся к успеху или красоте, или чему бы то ни было ещё в его наивысшей точке, в период его зенита, то к нам неизбежно приходит печаль.

Любовь к красоте, отвращение к уродству — это не наши личные особенности, а естественные условия существования. Наше тело — тоже естественное условие: оно подчиняется законам природы, как и всё остальное. Оно чувствует голод, усталость или бывает сильным и здоровым — от человеческого тела можно получить массу удовольствий и много боли. В наши дни от тела пытаются получить как можно больше удовольствий. Его эксплуатируют, чтобы выжать из него столько удовольствий, сколько оно способно дать. Этот путь всегда ведет к отчаянию, т.к. любое удовольствие, полученное таким путем, весьма скоротечно. Оно уходит, и нужно искать новые удовольствия для своего тела.

Мы начинаем понимать, что привязанность к красоте, чувственным удовольствиям и любви всегда приводит к депрессии. Вместе с тем, можно кое-чему научиться у нашего тела, если обратить на него внимание и понаблюдать. Тело — это часть природы, не я и не моё, не самость. Оно такое, какое есть и каким выглядит: женское или мужское, здоровое или больное, красивое или некрасивое, молодое или старое, черное или белое, азиатского или европейского типа — каким бы ни был его облик, оно то, что есть прямо сейчас. Так наше отношение к телу превращается в одну из форм отстраненности. Отстраненность не значит устранение или желание уничтожить, а просто отпускание или непривязанность; признание того, что совершенство чего бы то ни было присуще всему циклу развития, каждой его точке. Совершенная роза вырастает из семени, достигает цветения, увядает и умирает — вот что такое совершенная роза.

Наши тела проходят такой же цикл: они достигают пика своей физической привлекательности, а затем недуги и смерть разрушают их. Старость, болезнь, смерть — всё это часть совершенства. Нужно расширить сознание, чтобы принять это и позволить вещам развиваться естественным образом. В цикличности природы нет ничего дурного. Нужно постичь тот факт, что то, что выходит из Несотворенного, достигает своего пика и возвращается в Несотворенное. Такой акт постижения и означает «быть знающим». Он сам по себе является совершенством.

«Как плохо, — думаем мы о ситуации с учителем, — что Аджан Ча болен, у него столько проблем со здоровьем!» Но такая ситуация и есть природа в её совершенстве. Если мы это увидим, то не будем захвачены привязанностью к учителю. «Как несправедливо, что Ланг По [2] должен страдать от мозговой травмы». Но страдающий Ланг По порожден нашим умом. Важно понять, что любой образ Ланг По, который мы воспринимаем, мы сами же и создаём. Образ Ланг По в его нынешнем состоянии не вяжется с образом Ланг По в то время, когда он был здоров. Мы ожидали от Аджана Ча нечто другое, что-нибудь получше, а то, что случилось, не оправдало наших ожиданий. В результате мы чувствуем разочарование, печаль и отчаяние.

Неудовлетворительность (dukkha) всех вещей означает, что они никак не могут принести нам удовлетворение. Привязанность к вещам — путь к отчаянию. Если мы невнимательны и совсем не понимаем природу, то склонны искать постоянство в изменяющемся обусловленном мире. Мы стараемся создать идеальные отношения, идеальное общество, идеальную безопасную среду. Этот путь приводит нас только к отчаянию.

В Читхёрсте в Англии мы познакомились с пожилой супружеской парой лет около 80-ти по фамилии Гилберты из близлежащей деревни. Каждую субботу по утрам они приглашали нас к себе на чай с пышками. Это была идиллическая английская семья. Миссис Гилберт с восемнадцати лет не ездила в Лондон, хотя красивая деревенька Стедхэм, в которой они жили, находилась всего лишь в 50 километрах. Они были очень хорошими, порядочными и добрыми людьми. Мистер Гилберт говорил, что за всю свою жизнь они никогда не спорили и ни разу не поссорились. Они жили своим замечательным браком. Мистер Гилберт очень хорошо выглядел: прекрасный цвет лица, сияющие глаза. Но по его супруге было видно, что её здоровье подорвано артритом: она с трудом могла передвигаться и страдала от многочисленных болей. Всякий раз, как она заболевала, муж просил нас петь наши песнопения. Он всегда надеялся, что к ней каким-то образом снова вернётся здоровье. Было очевидно, что вернуть ей здоровье никак нельзя, но, тем не менее, в его мозгу всегда жила надежда, что они еще смогут прожить вмести долгие годы. Она умерла несколько месяцев спустя — и все увидели его огромную скорбь от потери женщины, с которой они вместе так долго прожили. То, что казалось совершенным браком, закончилось разлукой, горем и отчаянием. Если мы не понимаем природу и не способны возвысится над ней, то над нами берут вверх наиболее благоприятные условия жизни.

Цепляние за жизнь тела ведёт лишь к смерти тела. В ходе медитации можно смягчить воздействие ожиданий, надежд, тревог, страхов и опасений. Ведь в медитации мы только наблюдаем, как чувства возникают, меняются и уходят, а не реагируем на них по принципу «нравится — не нравится», не отдаём предпочтений. Это и означает «быть знающим», т.е. знать, что то, что появилось — пройдёт.

Между тем, следует заботиться о своем теле, кормить его и одевать — все это составная часть пути познания и наблюдения. Необходимо время для того, чтобы понять человеческое тело и научиться видеть крайности: от потакания чувственным желаниям (kāmasukhallikānuyogo) в стремлении получить как можно больше удовольствий, до умерщвления плоти (аttakilamathānuyogo) в попытке отказать телу в его потребностях через голодовку, наказание, дискомфорт и причинение боли. Бхикху (монахи) придерживаются среднего пути между потаканием своим желаниям и аскетизмом. Этот путь предполагает заботу о теле, наблюдение за ним, вслушивание в него и стремление понять. Монах не должны быть настолько погружен в боль и физические мучения, чтобы только на них и реагировать. Он кормит и одевает тело, соблюдает обеты моральной дисциплины и не использует тело во вредоносных, жестоких и порочных действиях или речах.

То же и для анагариков (мирян) [3]: они обязуются воздерживаться от принятия пищи после полудня; от танцев, пения, музыки и других развлечений; от использования косметики, духов и украшений. Они обещают быть внимательными ко сну: понимать, какое количество сна им действительно необходимо, а не убегать через сон от действительности. Таким образом, обеты посвящены отречению или отказу от тех вещей, которым мы склонны потворствовать и в которых можем себя потерять. Они ограничивают наше желание получать от тела те чувственные удовольствия, которые на самом деле нам не нужны и вредны для духовного развития. Они также ограничиваем пагубное желание поспать. Разумеется, нет ничего плохого во сне или в одежде, еде, лекарствах, очках — всём том, что необходимо. Но благодаря обетам мы не потворствуем себе в попытках стать более привлекательными и очаровательными для кого-то еще. Мы также не пытаемся найти отвлечение во внешних чувственных удовольствиях. Мы довольствуемся тем, чтобы просто прислушиваться к природе.

Монах, соблюдающий правила, — источник благости. Оставаясь в пределах ограничений, создаваемых обетами, любой из нас становится территорией благости и заслуживает уважения. Мы сами можем превратить себя в территорию благости. Не думать, что ею являемся, а быть ею. Если придерживаться обетов, то медитация развивается естественным образом.

Достичь совершенства в соблюдении правил Винаи [4] почти невозможно. Мы лишь делаем то, что в наших силах. Горько видеть, как некоторые монахи становятся снобами Винаи и превращаются в очень неприятных людей. Есть и такие монахи, которые не соблюдают Винаю, не умеют ею пользоваться и сдерживать себя. Они лишь следуют своим желаниям, что совсем не воодушевляет. Таковы две крайности: быть снобом и фанатиком Винаи или думать, что не стоит себя сильно утруждать правилами. Чтобы правила помогали в медитации, нужно искусно пользоваться ими с учетом времени и места.

Если в чужом монастыре увидеть монахов, нарушающих правила, то можете сильно разозлиться: «Отвратительные монахи — они имеют при себе деньги и пьют молоко на ночь». Такое чувство я заметил в себе самом и обнаружил, что метта (mettā) — очень искусный способ работы с ним. В своем собственном монастыре можно вести обучение в соответствии со строгими стандартами Винаи, но если будучи в гостях не нужно переживать или осуждать. Не стоит беспокоиться о собственной чистоте, когда вам предлагают чашечку кофе. Не обязательно делать из этого проблему, превращаться в сноба и проявлять неблагодарность. Следует понять свои собственные намерения и то, каким образом можно использовать правила, предписанные обычаем, т.к. они — ничто иное, как обычай. Как Виная действительно может помочь? В чём её истинное предназначение? Почему Будда установил правила? Ведь легко можно стать таким узколобым, что придётся страдать от своих ограниченных и жестких представлений.

Можно пойти дальше и, желая освободиться от загрязнений (kilesas), поставить перед собой задачу их уничтожить, т.к. согласно нашим обусловленным представлениям о загрязнениях мы обязаны от них избавляться. «Прежде всего, — говорим мы себе, — у нас бы не было загрязнений, если бы мы были хорошими людьми. Мы должны их уничтожить, избавиться от них. Долой вредителей! Удалим всех паразитов! Воспользуемся суперспреем, сверхактивным веществом, чтобы их убрать, стерилизовать, убить!». Похоже на употребление чистящих веществ для туалета с гарантией, что все бактерии погибнут, не так ли? Они дают нам чувство безопасности. Раз мы вылили все эти вещества в унитаз, то им можно пользоваться — ведь все бактерии уничтожены.

Неведение заставляет нас хотеть проделать всё то же самое со своим умом: убить всех вредителей, всё, что нам не нравится, что не симпатично, чего там не должно быть, — всё, что является загрязнением. Но желание убить само по себе является загрязнением! Желание хотеть убить, уничтожить, избавиться от всего. А как же избавиться от «хочу избавиться»? Можно распознать желание избавиться с помощью одной лишь внимательности или осознанности. Ведь всё в мире идёт своим чередом. Нет необходимости от чего-либо избавляться, ибо то, что имеет начало, имеет и конец. Избавляться просто не от чего. Нужно лишь быть терпеливым и позволить вещам естественным образом идти к своему прекращению.

Если быть внимательным, то в тишине ума можно услышать шёпот: «Я хочу это, я не хочу то, мне нужно, мне не нужно, мне нравится, мне не нравится, я должен». В этом шёпоте — всё напряжение нашей жизни: «Должен делать, должен избавиться, должен достать. Я не должен, не должен быть таким. Так не должно быть. Они не должны так практиковать, они должны практиковать вот так». Вслушайтесь в этот шёпот, во все эти спорящие между собой жужжащие звуки, которые постоянно морочат нам голову и надоедают. Одно лишь внимание, бдительность и терпение помогут их распознать и остановить. Станьте молчаливым наблюдателем, молчаливым свидетелем, молчаливым слушателем, и позвольте практике принести плоды. Тогда вещи смогут пойти своим чередом: все, что возникнет, — достигнет своего прекращения. Если же не заниматься такой практикой, то шаблон повторится. С возрастом мы застреваем в глубоких колеях своих привычек. Колеи становятся такими твердыми и глубокими, что уже больше не видно, как из них выбраться. Мы всё время укрепляем свои привычки, вместо того, чтобы позволить тому, что возникло, прекратить свое существование. Чтобы позволить прекращению случиться, нужно быть очень добрым, терпеливым и скромным. Не принимать сторону добра или зла, удовольствия или боли, а постигать вещи мягко, без вмешательства. Мы позволяем вещам изменяться в соответствии со своей природой, и учимся избегать своего поглощения объектами органов чувств. Мы находим покой в пустоте ума, в его ясности и молчании, и можем отдохнуть в тишине успокоенного ума. Всё чаще и чаще мы обращаемся не к отвлечению при помощи органов чувств, а к такому состоянию.

Как только мы обнаруживаем в себе уголок покоя, предрасположенность к поглощению нас объектами органов чувств значительно уменьшается. Мы уже больше не чувствуем принуждения, толкающего нас к вещам, которые можно увидеть, услышать, понюхать, потрогать, ощутить на вкус или обдумать. Мы поворачиваемся в сторону Ниббаны (Nibbāna) — в сторону спокойствия ума, в сторону Необусловленного.

Примечания к главе 2:

Аджан Ман Бхуридатто (1870-1949) был достойным подражания монахом, обучившим большинство крупных мастеров медитации ХХ века в Тайской лесной традиции. Аджан Ча был с ним лишь недолгое время, но с момента их встречи обрёл полную уверенность в камматхане (kammathāna), т.е. Дхамме личного опыта.
Аджан — тайск., учитель; Ланг По — тайск., настоятель монастыря (прим.пер.)
Анагарики (anagārikas) — пали, миряне, принявшие восемь обетов (прим.пер.)
Виная — пали, свод дисциплинарных правил (прим.пер.)